Шрифт:
Закладка:
– Машенька, как ты смотришь на то, чтобы обратиться к психологу? – осторожно спросила мама, обнимая меня за плечи.
– Хорошо, – моментально кивнула я. В том состоянии я могла согласиться на что угодно, наверное. Сама я не справлялась, но хотела жить. Просто ещё не знала об этом.
Первую встречу с психологом назначили через две недели, после моего возвращения из Италии, куда я улетела с родителями кататься на лыжах. Они планировали поездку без меня, но после ссоры с Матвеем убедили поехать с ними – развеяться. На самом деле, они боялись оставить меня одну, учитывая, что алкоголь снова вернулся в мою жизнь.
Впервые за долгое время мы улетали из Шереметьево, а не из Домодедово. Последний раз я была там с Матвеем, и я не смогла сдержать слёз из-за воспоминаний. Перед глазами всплывали картинки, как мы завтракали вот в этом кафе и прощались у этой стенки «зеленого коридора». Я старалась сдерживаться – папу мои страдания уже утомили, он ругался, что никак не возьму себя в руки, у мамы в глаза тревога и страх за мое состояние и свою полную беспомощность. Как в тумане вошла в самолет, и, выпив успокоительное, проспала весь полет? но легче не становилось. Каждый вдох отзывался в груди болью. Я снова провалилась в темноту боли и безысходности, из которой даже не успела выбраться. Одно фото – и я опять на дне глубокой ямы. Всё снова потеряло смысл.
В дороге я слушала музыку, иногда плакала. Горы и белоснежный снег постепенно отвлекали внимание, и слезы перестали бесконтрольно течь по щекам.
– Мам, после такого обязательно должно быть что-то хорошее. Иначе быть не может. Потому что эта полоса однозначно черная. Чернее некуда.
Для мамы эта фраза стала успокоением, что я выкарабкаюсь. Верила ли я в свои слова? Пришлось. Интуитивно понимала, что я на дне, от него нужно оттолкнуться и всплывать наверх. Хотела ли я всплывать на поверхность? Нет. Были ли у меня силы вытаскивать из этой ямы? Нет. Но если жить дальше, то испытывая хоть какую-то радость от процесса, а не в том состоянии, в котором я находилась. Меня держала надежда, что из этого мрака можно выбраться. Иначе нет смысла продолжать жить.
Горы и сноубординг отвлекали. Я не испытывала счастья от вида заснеженных гор, кайфа от катания по длинным трассам и дух не захватывало от прекрасных видов, но и предаваться тоске и слезам не получалось. Хотя бы считанные минуты, но получалось отвлекаться и забыть про ноющую боль внутри.
Пока Матвей готовился к экзаменам и ухаживал за новой девушкой, я жила на смеси успокоительных и антибиотиков. Цистит не беспокоил, но инфекция, вызвавшая и его, и нашу ссору, никуда не делась, и гинеколог назначил лечение. Неопасный, но прилипчивый вирус покинул организм только после длительного курса разных антибиотиков. Через пару месяцев такого лечения я потеряла в весе пять килограммов, что мне в зеркале казалось красивым, а у окружающих вызывало вопрос, не больна ли я. Но все тактично молчали, и я была благодарна: когда твой мир рухнул, не хватало ещё слушать, как ужасно выглядишь. Хотя не нравится – не смотрите. Всё происходящее в жизни казалось вопиющей несправедливостью. Мне разбили сердце, меня предали, мне требовалась помощь специалиста, чтобы выровнять ментальное здоровье, так ещё и какая-то зараза прописалась в моем организме – и только ударная доза медикаментов могла её выселить. Что я сделала не так, где ошиблась, чтобы заслужить это? Абсолютно доверилась любимому человеку. Я не сомневалась: больше никогда не решусь на такой экстрим.
После возвращения началась работа с психологом. Мы обсуждали мои чувства, отношения с родителями, сложности с принятием решения о переезде. Учились чувствовать тело и экологично выражать свои эмоции. Спустя несколько сеансов психолог положила передо мной подушку.
– Бей её. Лупи по подушке, как хочешь, и проговаривай вслух все свои эмоции: злость, обиду, боль.
Сначала я опешила. Выражать такие сильные и неудобные эмоции в присутствии других? Это было что-то новенькое. Даже во время переходного возраста у меня не было истерик и скандалов с родителями – разовые вспышки, но без показательных голодовок, ухода из дома, хлопанья дверьми и демонстративного молчания. Все разногласия решались беседами. Возможно, от этого во взрослом возрасте я столкнулась со сложностями: я не понимала, как выражать злость и гнев, которые не исчезали, даже если их причину удалось устранить. И тут полный карт-бланш. Делай, что хочешь. Это как?
– Представь, что с каждым ударом ты высказываешь Матвею, всё, что ты чувствуешь.
И меня прорвало. Я лупила по подушке несколько минут обеими руками, проговаривая вслух всё, что я о нём думала. Спустя десять минут обессиленно растеклась по стулу.
– Как ощущения?
– Как будто стало легче… Если в начале убить хотелось, то сейчас вообще ничего не хочется.
– Это упражнение можешь повторять сама, когда накрывают сильные эмоции. Так ты их экологично выражаешь в пространство, никому не нанося вред, но и очищаешься сама.
Боль внутри меня была слишком сильной, чтобы трансформировать её в топливо на что-то полезное. Многие люди заземляются и снимают стресс физическими нагрузками, но для меня этот этап был давно позади. Мою боль нужно было не превращать в другое состояние, а дать ей выход, потому что она расползалась как гангрена по организму и психике. Такими упражнениями это удавалось.
В другой раз психолог предложила поговорить с Матвеем. Поначалу я посмотрела на неё удивленно: это невозможно, он же заблокировал меня и вряд ли возьмет трубку.
– Нет, не с живым человеком. Представь, что на этом стуле напротив сидит он. Скажи ему, что ты чувствуешь сейчас. А потом сядь на его стул и отвечай себе, как будто ты – это он.
Упражнение показалось психоделическим, но я следовала всем указаниям психолога. Она знала, как мне помочь, и состояние постепенно становилось сносным. «Пьесу по ролям» я закончила исполнять, когда у настоящей меня не осталось вопросов и слов: у Матвея новая жизнь, новые отношения. Меня он не ждет. Психолог готовила к принятию реальности – всё кончено.
Но я упрямо не отпускала его, продолжая себя мучить.
Иногда заходила в те соцсети, где меня не заблокировали. Здравый смысл подсказывал, как это глупо – зачем следить за жизнью человека, который предал тебя, сделал больно и имеет ещё наглость быть как будто счастливым, когда ты не просто собираешь себя по кусочкам в новую личность, а учишься заново жить?
Но я любила его больше, чем любила себя. Я скучала. И отказывалась верить, что всё, что между нами было, можно удалить одним движением, как файл на компьютере. Мы не могли поговорить, но получая информацию о его жизни, я чувствовала отголоски нашей связи. Пусть это эхо и приносило мне больше боли, чем радости. Эти состояния как две стороны одной медали: чем сильнее предшествующие радость и счастье, тем сильнее боль, которая размазывает потом по стенке. Слежка за бывшими в соцсетях это не признак слабохарактерности – это попытка прикоснуться к прошлому, потому что в настоящем очень тяжело. Не ругайте за это себя и окружающих. Даже когда головой всё понимаешь, внутри продолжает жить надежда на чудо. Вдруг, всё резко изменится и получится вернуть то, что утрачено?
В конце марта на его день рождения они поехали в Нью-Йорк. На совместной фотке из Центрального парка на фоне отеля Плаза она целовала его в щеку, а Матвей с грустью смотрел вдаль. Он не улыбался. Я хорошо знала его взгляд, когда он счастлив и влюблен, а когда нет. Когда он улыбается типичной американской улыбкой, а когда искренне. И я видела, что хоть он в отношениях и находится в любимом городе, что-то его очень сильно гложет.
Я снова сломалась. Слезы до глубокой ночи, спазм желудка на утро такой силы, что не могла даже смотреть на еду. Мама забеспокоилась, что работа с психологом не помогает. Частое заблуждение, что
